8 Травня 2015
2027
После окончание 3-месячных курсов я был направлен на фронт. Во время боёв за освобождение Прибалтики нам была поставлена задача захватить одну высотку. Атака была неудачной. Во время штурма обороны противника я получил серьёзное ранение и остался лежать на снегу
Анатолий Меркулович ЛЕСНЫЙ
– После окончание 3-месячных курсов я был направлен на фронт. Во время боёв за освобождение Прибалтики нам была поставлена задача захватить одну высотку. Атака была неудачной. Во время штурма обороны противника я получил серьёзное ранение и остался лежать на снегу на нейтральной полосе. Лежу и думаю: «Скорей бы наступила ночь, поползу к своим, а то замёрзну». Во время обучения в сержантской школе нам командиры рассказывали о тактике действия немецких снайперов, поэтому я знал, КАК именно они стреляют – пришлось дышать под шинель, да и просто шевелиться было невозможно, так как снайперы в светлое время суток сразу же стреляли по раненым, если те вдруг совершали какие-то движения или у них изо рта шёл пар. Очнулся я от подергиваний, а вокруг темнота, присмотрелся: возле меня –собака! Собаки были так натренированы, что по запаху могли определять на поле боя, где лежит советский или немецкий солдат, ранен он или убит. Четвероногий друг привёл меня в сознание, подтянул санитарные санки, и я залез на них. Собака рывком сдвинула санки с места и дотянула до санитаров. Благодаря ей я и был спасён от смерти. Шесть месяцев я провёл в госпитале.
Михаил Васильевич ЗАКАТИЙ
Михаил Васильевич ЗАКАТИЙ:
– Находились мы уже на территории Польши. Для наблюдения за противником и корректировки огня своих артиллерийских орудий сделали наблюдательный пункт в крестьянской избе. «Глазок» стереотрубы вывели через небольшое отверстие в соломенной крыше. И так несколько дней посменно несли дежурство. Во время смены я спустился с чердака, открываю дверь в комнату и вдруг почувствовал: что-то пролетело рядом. Потом увидел, что передо мной в пол уткнулся снаряд крупнокалиберной пушки. Снаряд пробил крышу и через дверной проём упал в доме на пол. И… не взорвался! Наверное, или не сработало что-то, или он был бронебойной болванкой. То ли нас обнаружили, то ли шальной снаряд сам влетел в избу. Что было бы со мной, если бы я находился в этом проёме? Или он бы взорвался? По всей вероятности, родители получили бы похоронку...
Иван Ермолаевич ПРИЩЕПЧУК
– В годы войны пришлось бороться с врагом на оккупированной территории в партизанском отряде под руководством Степана Фёдоровича Маликова, а с апреля 1944 года я был сапёром-минёром в 55-м отдельном гвардейском сапёрном батальоне. Во время боёв за Вену нашему взводу была поставлена задача подготовить проходы для танков. Выполнив задание, мы стали возвращаться в свой полевой лагерь. В темноте водитель машины не сумел справиться с управлением, машина перевернулась на узком мосту и упала в воду. Те, кто сидел у заднего борта кузова, успели выскочить, а моя голова попала между дугой и брезентом тента машины. Стиснув зубы, я старался освободиться. Через некоторое время вода стала поступать мне в рот… Мне в этот момент в глазах показались отец и мать и две верёвки – белая и чёрная. Ухватился за белую верёвку. Очнулся уже на берегу, когда мои товарищи вытащили меня на берег.
М. Г. СТЕРДЕНКО
- Прошёл курс молодого бойца в Омском военном пехотном училище им. М. В. Фрунзе. В конце июля 1943 года направили на фронт. Когда ехал в эшелоне, то, скажу честно, меня одолевал страх. Нет, не страх быть убитым, а страх того, ЧТО и КАК я буду чувствовать при виде трупов солдат! Не хотелось ударить лицом в грязь перед товарищами. А я «на гражданке» боялся покойников. Да-а-а…
В одном из ночных боёв мы выбили оборонявшихся немцев и заняли их позиции. Ночь, мы чертовски устали после боя, хотелось просто упасть и хоть немного заснуть. Походил я по немецкой траншее и вдруг почувствовал под ногами что-то мягкое. Наверное, солома… Ну вот, думаю, на этом месте и отдохну. Постель солдата всегда при себе. Развернул я скатку, постелил шинель, пилотку – под голову, улёгся на мягкое место и уснул мертвецким сном. На рассвете нас подняли и дали команду «Приготовиться к отражению атаки противника!» Я поинтересовался, на чём же таком мягком спал – оказывается, на… убитом немце, который лежал на спине, присыпанный землёй! Так вот бывает… Так началась для меня фронтовая жизнь, где убивают и калечат.
Николай Степанович ИРХА
– Во время передышки после боя собрались пулемётчики в неглубокий окоп. Кто курил, а кто приводил в порядок оружие. А я вставлял в ленту патроны и в этот момент почувствовал сильный удар по голове. От удара упал на дно окопа. Слышу голос: «Ирху убили». Через несколько секунд я им ответил: «Живой». Каска спасла мне жизнь, пуля снайпера попала чуть левее от ее центра и отрикошетила. Был бы я в пилотке, мать с отцом получили бы извещение о гибели сына.
Филимон Кузьмич ЛАЗАРЕВ
– Обычно трудно и небезопасно было найти первую мину. Так как не знаешь, какие именно мины – натяжного или нажимного действия – и в каком порядке они расположены – шахматном или параллельном. Никогда не забуду этот погожий весенний день 1942 года. Командир взвода направил нас в район железнодорожной станции Жуковка для разминирования небольшого моста и прилегающей полосы. Нас было шестеро. Как и положено, заняли позицию, соблюдая интервал. Всем нутром почувствовали, что работа предстоит опасная, так как перед нами стеной стояла трава цвета ржавчины, не видевшая косы с начала войны. Первым пошёл я. Не прошёл и десяти метров, как буквально рядом раздался взрыв, обдав меня волной. Я упал, то ли испугался, то ли так надо. Лежу и думаю: «Встану ли вообще, ранен ли я?» Пошевелил руками и ногами – вроде бы всё в норме. А друзья мои кричат: «Живой?» Я вскочил и показываю руками: всё, мол, в порядке. До сих пор недоумеваю, какая сила спасла меня от гибели? Несколько осколочных пробоин обнаружил я в рукавах, в поле бушлата и две – на рукоятке щупа. И на удивление, на моём теле не было даже царапины! Мина была натяжного действия, осколочная, на цементной основе. А ржавая проволока, замаскированная в густой прошлогодней траве, совсем не просматривалась. Так что аксиома, что минёр ошибается один раз, не оправдалась.
В дни позиционной войны, когда немцы яростно сопротивлялись и спешно укрепляли свою оборону, когда фронт на какое-то время стабилизировался, оставался на месте, нас, минёров, направляли на передовую, в окопы, в качестве, так сказать, снайперов. Никогда не сотрётся из памяти недельное пребывание в окопах у железнодорожной станции Палики Думиничского района Калужской области, где из-за болотистой местности траншеи были всего в метр глубины, а на дне – по щиколотку смесь крови и грязи. Там мне пуля снесла с головы пилотку, так как касок на всех не хватало. (Я же помню с детства рассказ друга моего отца Михаила Загайнова, что каски были зелёной и белой окраски. То есть летней и зимней. До тех пор, пока ему не выдали каску зелёного цвета, приходилось белую каску натирать зелёной травой, чтобы она не выделялась на фоне летней растительности. – Прим. Е. А.). Отсюда началось наше наступление, и нам пришлось преодолевать нейтральную полосу, буквально шагая по человеческим трупам – так было их много!
В момент уличных боёв в Кёнингсберге я бежал по улице. На противоположной стороне разорвался снаряд. Осколком мне оторвало подмётку в сапоге и словно пилкой отрезало головку карабинного шомпола. Зато живой!
Пришёл долгожданный день победы. Радости не было предела! Повсюду были слышны выстрелы, в небо летели трассирующие пули, осветительные ракеты, бросали вверх головные уборы, обнимались, кричали: «Ур-р-а!» Однако думали и о том, какой ценой досталась нам эта победа. Наш минно-подрывной взвод понёс крупные потери. Не дожила до этого светлого дня почти половина наших ребят. Вечная им память!
Николай Дмитриевич РУКОСУЕВ
– В марте 1944 году меня призвали на защиту Отечества. Облвоенкомат направил меня в Новосибирск, в «Воронежскую» школу радистов, где я изучал различные радиостанции и азбуку Морзе. В начале января 1945 года 354-я стрелковая дивизия, в которой я служил, переправилась через реку Висла на левый берег и приняла участие в штурме Варшавы. После её освобождения нам был дан приказ совершить марш-бросок в Померанию для разгрома немецких войск. По освобождённой уже польской территории наш стрелковый полк шёл полевыми и лесными дорогами больше недели, в среднем 35–40 км в сутки. Во время движения через каждый час делали привал на 10–15 минут. Уставшие солдаты и офицеры ложились на обочину дорог, подняв ноги кверху, таким способом быстрее происходил отток крови от распаренных и опухших ног, быстрее восстанавливались силы. Я нёс на себе, кроме личного оружия (карабин) и боеприпасов, вещмешок со своими вещами и амуницией (небольшое количество продуктов питания, кружка, ложка котелок), ещё и радиостанцию Р-13 весом 27 кг, на ремне – флягу с водой. (В военном билете Николая Дмитриевича записано: «стрелок, радист». – Примеч. Е.А.) Для поднятия бодрости в некоторых населённых пунктах нас встречал небольшой духовой оркестр. На марше нас несколько раз бомбили немецкие бомбардировщики, но больше всего доставалось нам от истребителей. Они несколько раз заходили на пехотинцев, ведя по нам пулемётный огонь. Наша авиация вступала с ними в воздушные бои. Фашисты сопротивлялись упорно и воевали умело. Во время одной из атак мы не смогли взять оборонительный пункт. На другой день нам на помощь пришло пять танков – и противник, услышав рёв моторов и лязганье гусениц, без боя сдался… в плен! чтобы не было бессмысленного кровопролития… У некоторых наших солдат была сильная ненависть к пленным. Согласно приказу, их надо было доставлять на сборные пункты. Если сдалась в плен большая группа солдат, то их под конвоем направляли в лагерь для военнопленных, оставляя живыми. Были и такие случаи, что двух-трех солдат, сложивших оружие, по дороге до сборного пункта просто убивали.
Во время боевых действий командиры вели прямой разговор между собой с помощью радиостанции Р-13. Прослушивал ли нас противник, не могу сказать, думаю, что им было уже не до пеленгации наших радиостанций.
Большинство солдат было обуто в ботинки с обмотками. Для пехотинцев они были удобнее, чем наши кирзовые сапоги по ряду причин: они легче сапог, при передвижении по-пластунски песок не попадал внутрь и не натирал стопы ног, да и вода была нестрашна. Накануне штурма Берлина нам заменили карабины на автоматы ППС и выдали трофейные немецкие яловые сапоги – на подошахе сапог торчали металлические шипы (не так быстро изнашивалась подошва сапог), а на каблуках – металлические набойки-подковки. Берлин был сильно укреплён. Мирных жителей было мало, то ли они ушли из города или находились в бомбоубежищах, но некоторых я видел в подвалах домов, даже приходилось и отдыхать вместе с ними. Зная схему подвалов, по ним можно было уйти незамеченным в другой район боевых действий. Немцы некоторые входы и двери перекрывали тонкой фанерой и замаскировывали под цвет стен и обозначали буквами (SР), что заводило в заблуждение наших солдат. Очень активно действовали немецкие снайперы. В основном они охотились за командирами. Их они определяли по тому, что офицеры носили фуражки, по этому признаку их и отстреливали, но не пропускали удобного случая стрелять и по каскам и пилоткам, т.е. по нам, солдатам. Такой пример: во время небольшой передышки несколько солдат стояло возле подъезда дома, в том числе и я, курили, а в это время офицер заходил в дверь здания – и вдруг он упал. Бросились к нему: пуля пробила шею и вышла через челюсть, спасти жизнь командира не удалось. А ведь мы только что стояли совсем рядом, но по нас он, снайпер немецкий, не выстрелил почему-то…Вот так бывает – Бог миловал.
Многое на войне зависит от командира: и жизнь солдата, и в каком тоне командир отдаст приказ на выполнение задания. На смену выбывшему командиру роты к нам пришёл опытный, обстрелянный офицер. Он нам спокойным тоном говорил: «Давайте, ребята, возьмём этот дом, победа будет ещё ближе». И у нас поднималось настроение, мы выполняли поставленную задачу с воодушевлением. Во время боя о смерти не думаешь, если будешь вспоминать её – потеряешь бдительность, если не убьёшь врага –он тебя лишит жизни на раз-два, в лучшем случае получишь ранение. Во время боя в городских кварталах телефонная связь с подразделениями практически невозможна. Ведя бой в здании, проволочную телефонную связь применить было нельзя из-за неудобства прокладывания. Для координации боя очень удобна была радиосвязь, и мне приходилось часто быть около командира роты с рацией, а в трудную минуту с оружием в руках находиться рядом с пехотинцами-рядовыми стрелками. Офицеры нам говорили: «Хочешь жить – бери побольше ручных гранат». Перед тем, как ворваться в подвал или в комнату здания, один из бойцов рывком открывал дверь, не особо разбираясь, кто за этой дверью, а другой бросал гранату – таким вот образом мы обеспечивали себе жизнь…Танки в городе использовали редко, так как подбить его фауст-патроном было очень легко. Реактивная граната летела из этого оружия на расстояние до 150 метров. Помогали танкисты нам тем, что прямой наводкой уничтожали пулемётчика или снайпера, мы же, в свою очередь, старались защитить танковый экипаж от фаустников.
Кормили нас из полевой кухни. Но бывали и такие дни, что из-за боевых действий повар с полевой кухней не мог к нам приехать. Тогда приходилось питаться тем, что было в вещмешке. Ротный старшина давал солдатам сто грамм спирта нечасто…
А вот и победа! Наша дивизия закончила войну всего в двух кварталах от Рейхстага. Через несколько дней мне удалось побывать в нём. Солдат и офицеров было очень много, мне показалось, что их – как на толкучке, и все хотели оставить свой автограф на стенах Рейхстага. И я тоже камнем нацарапал свою фамилию – Рукосуев.
После окончания боевых действий некоторое время были безобразия со стороны советских воинов. Маршал Советского Союза Жуков издал приказ, в котором виновных в мародерстве, грабежах и насилии лишали воинского звания и наград, воинский стаж не засчитывался. Были показательные суды – так наступил порядок на оккупированной территории.
Призванные в армию юноши 1926, 1927 годов рождения по приказу министра обороны служили до 1950 года. Под этот приказ попал и я. Своих родных я увидал только через пять лет после победы.
Прасковья Ильинична Мишко
Евгений АЛИМОВ,
директор Краеведческого музея г. Славутича и Чернобыльской АЭС
