24 Липня 2014
1767
Раз в месяц я доставал свою копилку и пересчитывал монетки. Откладывать начал еще осенью, сейчас конец зимы – и я близок к заветным трем рублям. Каждую субботу ходил в магазин уцененных товаров, чтобы убедиться, что мой бесценный, черный с блестящим, стеклянным глазом аппарат на месте.
Скоро ей исполнится 10 лет. Маленький юбилей. Я старше ее на три года и не помню, чтоб мы когда-нибудь ссорились, даже из-за игрушек. Не обижались, что мама или папа кому-то из нас уделяют больше внимания. Напротив, когда мама тискала малую, я старался обнять их обоих, это получалось забавно, и мама начинала смеяться, тогда приходил папа и своими огромными ручищами крепко сжимал нас всех.
Когда Света пошла в школу, я понял, что ее надо защищать. Так получилось, что мы ходили в разные школы. Ну и, как водится, ее дергали за косички, ставили щелбаны и подножки. Пришлось сходить в ее школу два раза, после чего даже старшеклассники поняли, что у этой девочки есть старший брат и ее лучше не трогать.
В третьем классе она записалась в фотокружок для начинающих. Руководитель не хотел ее брать, потому что она без фотоаппарата: как и чему учиться будешь? Но Светка умеет уговаривать. И вскоре научилась готовить растворы, проявлять пленки и печатать фотографии.
Два рубля 90 копеек. Достаю из кармана сэкономленные сегодня 15 копеек. Вот он, Светкин фотоаппарат! Два рубля пять копеек в стопочках, ровненько, монетка к монетке плюс один бумажный рубль.
Нашел я его почти сразу, когда решил, что подарю сестренке на день рождения. Увидел на бульваре, присыпанном осенними листьями, и не сразу поверил, что вижу. Подошел, оглядываясь по сторонам: не видит ли кто? Носком ботинка поддел верхний багряный лист. Рубль, мокрый, мятый и в комочках грязи.
Помню чувство стыда, охватившее меня перед тем, как поднять его. Казалось, что я ворую чужое! Но ведь его кто-то же потерял, значит, это не воровство?! Но тот, кто потерял, сейчас, может, стоит у кассы в магазине и с растерянным видом шарит по карманам в поисках этого мокрого рубля? Как же можно найти, того, кто потерял, здесь никого нет. Мысли крутились, а я топтался, озирался, а потом подумал: «Это, конечно, нехорошо – брать чужие деньги, но этот рубль ничей уже, и я потрачу его не на сигареты или спички, а на подарок для любимой сестры, она будет очень рада, а значит, всё хорошо». Быстро нагнулся и спрятал скомканный рубль в кармане.
Дома бережно вытер, утюгом высушил, расправил и теперь вот он, лежит как новенький. Без него я бы не успел собрать деньги и купить подарок.
На следующий день пошел в магазин, не стал ждать две недели, что остались до дня рождения Светы.
Магазин располагался в старой части городка в полуподвале одного из первых кирпичных двухэтажных домов. Вход был с улицы, под длиной вывеской из фанеры с выцветшей надписью из облупившейся краски: «УЦЕНЕННЫЕ ТОВАРЫ». Некоторые буквы совсем стерлись и с трудом угадывались, потому те, кто бывал тут впервые, могли прочитать: «У….НЕ..НЫЕ ….ВАРЫ».
Мне тогда казалось, что и тетки, иначе их назвать я не мог, там работали такие же блеклые и ущербные, от того недовольные жизнью и злые. Видимо, все-таки имеет значение, под какой вывеской ты работаешь. Правда, недавно у них появилась одна молодая кассирша, но думаю, что ненадолго. В атмосфере уцененных товаров и таких же продавщиц порядочному человеку продержаться столь долгое время трудно и даже невыносимо.
Магазин внутри скорее напоминал склад потерянных, забытых и ненужных вещей. Они громоздились друг на дружку, без какой либо системы. Угольные утюги, вот уж антиквариат, возвышались в окружении оловянных солдатиков. На пианино (как его сюда затащили?) стояли стеклянные, разноцветные вазочки, треснувший ночник и цветочный горшок с засохшими стеблями какого-то растения. Фотоаппараты лежали сверху, между несколькими потускневшими пузатыми самоварами. Настоящими, не электрическими. В трубе патефона лежали перчатки. В углу на высоком резном стуле расположилась полуметровая статуэтка девушки с кувшином. Здесь же, за стулом, были натыканы, как иголки в подушечку, зонтики и трости. Под стеклом прилавка поблескивали разные монеты, значки, ордена и медали. На подоконнике лежали театральный и морской бинокли, а рядом настоящий телескоп уставился единственным глазом в потрескавшийся потолок. В углу редко вытираемого окна неутомимый паучок сплел свою сеть и терпеливо ждал свою жертву.
Когда я зашел, то продавщица за прилавком посмотрела на меня именно так, как паучок на муху, только когда он сытый и готов сделать тебе одолжение: запеленать в свою паутину ,чтоб ты не трепыхался и не мешал ему отдыхать.
Продавщица-паук не спускала с меня своих маленьких глаз. Они у нее явно были маленькие. Иначе зачем их было прятать за толстыми стеклами очков, которые увеличивают круглые, черные зрачки? И кажется, что она постоянно таращит глаза. Сытый паук с выпученными глазищами.
Мой фотоаппарат лежал на третьей полке снизу возле серебристого самовара с медалями и отломанным краном. Встав перед паучихой и гляда ей не в глаза, а выше, в середину лба, я сказал:
– Мне нужен вон тот фотоаппарат. «Смена–8». Хочу его купить, вы не могли бы его показать?
Продавщица подошла ближе и нагнулась вперед. Ее тело загородило свет из окна, а глаза вращались самостоятельно и в разные стороны.
– А деньги у тебя есть? – от этих слов и ее взгляда я превратился с маленькую мушку, которую она сейчас поймает и запеленает.
– Да, есть, – еле услышал свой голос и высыпал на прилавок все монеты. А бумажный рубль положил рядом.
– Ты это называешь деньгами?! – ее презрение прожигало кожу, и мне сразу стало стыдно за чужой рубль, найденный на бульваре осенью. Я уже превращался не в муху, а в осеннюю грязь и пожухлые листья.
Повисла тягучая и липкая, как паутина тишина.
– Глафира Теодоровна, – послышался небесный голос, – ну что вы к мальчику прицепились, давайте покажем ему фотоаппарат.
Ангел-спаситель работала здесь кассиром. Глафира Теодоровна фыркнула остатками своего пренебрежения к моей персоне, убрала свою массивную грудь и круглые зрачки от прилавка:
– Ну, милочка, коль уж вам заняться нечем, то извольте, он ваш, – и вот это уже не паучиха, а уставшая от сытой жизни барыня, которой надоели бестолковые слуги, недостойные даже сломанного ногтя на ее мизинце.
Тогда я, конечно же, еще не знал, что «милочку» зовут Ольга. Узнал позже, намного позже.
Ольга аккуратно пересчитала высыпанную на прилавок мелочь.
– Три рубля и пять копеек, правильно? – она приобняла меня за плечи и повела к полке с самоварами.
– Да, – я кивнул головой, – а он стоит три рубля.
Она достала с полки заветный фотоаппарат и протянула мне.
– Возьми, проверяй, всё ли работает, – ее улыбка, казалось, освещала это полутемное царство и возвращала меня из темного мира пауков в светлый и добрый мир, в котором она сама жила.
– Я-то сама в этой технике ничего не понимаю, – продолжала она тихо говорить, направляясь к кассе, – а ты сам занимаешься фотографией?
– Нет. Это для сестры. У нее скоро день рождения.
Мои слова так ее обрадовали, что еще чуть-чуть и она не удержится, захлопает в ладоши, а от ее голоса в подвале появится радуга.
– Так ты не себе, для сестры! Как это здорово! Вы слышали, Глафира Теодоровна? Он не для себя! Для сестры на день ее рождения. Она наверное младше тебя?
От Глафиры Теодоровны осталась одна тень, которая безучастно пожала плечами, мол, и что с того, подумаешь эка невидаль…
- На три года.
- Как бы я хотела, чтоб у меня был такой брат, который бы обо мне так заботился и защищал. Ты ведь ее защищаешь?
Мне было неловко и я лишь кивнул головой. Здесь нечем гордиться, это же само собой разумеющееся. Старший брат должен защищать младшую сестру или брата, на то он и Старший.
Повертев фотоаппарат в руках, я вернул его Ольге.
- Я не умею с ним обращаться, но думаю, что он рабочий и Света разберется.
- Так твою сестру зовут Света? Поздравь ее и от меня, - и протянула две кассеты для фотопленки. – Это будет моим маленьким подарком. А теперь давай оформим покупку, - все так же улыбаясь, сказала Ольга и, наклонившись, тихо добавила – А если что-то будет не так, приноси обратно, я его приму и верну деньги.
В руках завернутый в бумагу фотоаппарат, в кармане пять копеек сдачи и две фотокассеты. У меня был подарок для сестры, а Ольга сделала подарок мне, который я пронес через всю свою жизнь, и благодарю за него до сих пор.
После полученной оплеухи: ты ничтожество, ты мразь, ты никто, она одной улыбкой, словом вернула меня к жизни. Дала почувствовать, что я – ЧЕЛОВЕК, пусть еще маленький, но ЧЕЛОВЕК. Мне преподали урок всей моей жизни. Как не сломаться, как сопротивляться и преодолевать, ничего не разрушая.
Низкий поклон тебе, милый мой человек Оленька.
Твоя улыбка – самый бесценный подарок, когда-либо получаемый мной.
Она в моем сердце.
Александр Купный
